Бредбери пытался сделать (или не пытался, но мне кажется, что именно так) смерть не страшной, а простой вехой в пути человека. Мол, все потом начнется заново и смерть - это хорошо.
Только все равно щемяще-грустно, когда я читаю эти описания. Здесь почему-то много умирают. И каждый раз тогда, когда все уже прожито и незачем больше жить. Не считая того случая, когда убили девушку.
Бредбери словно подманивает: подойди, посмотри, это же не страшно, это не больно. Когда читаю, я действительно верю, что это не страшно и не больно, что можно и подойти. И когда настанет час Х - я не буду бояться. Или когда рядом кто-то другой...
Да дело даже не в смерти как таковой. дело в осознании того, что уже никогда или что "я так и не...". И, может, за допущенные ошибки. За то, что ты не успел сделать. А еще, еще - это очень важно - за планы. Планы! Их я тоже теперь не люблю.
Давай планировать! Давай: покупку весной машины, поездку в сад, расчет вместимости кресла в авто или, может, ремонт дома? Все это не сбудется тогда, когда нет человека, с которым ты планировал. Ты можешь сделать без него, но это будут другие, совершенно другие планы. А те... куда деваются те? Туда же, с человеком - в Лету, в небытие?
И шлюха-память, которая не помнит, потому что не запоминала, потому что казалось неважным... Хотя, мне кажется,в последний год уже планов и не было особенно.
Или вот еще, отрывок из СИДа второго:
- Я не останусь с покойником на всю ночь одна, мне страшно!
- А ему-то как страшно, - почти беззвучно сказала Северная, но ее услышали. Услышали все. Они посмотрели на нее исподлобья, будто украдкой. Девушка же, не отрываясь, смотрела на мертвого.
Д.1 тоже смотрела на него. Но уже без ужаса в глазах, без страха, робко. Короткая фраза словно перевернула весь мир, перевернула ее саму. «А ему-то как страшно». Там, в неизвестности, в темноте, одному в одном большом доме, без надежды снова с кем-нибудь заговорить. В полном одиночестве, в доме, которому уже не стать своим. Брошенному или даже хуже: от него сбежали, его боятся, хоть он и не монстр, он не убийца. Он просто умер.
- Я…Я останусь, - глухо выдавила она. Остальные облегченно вздохнули и стали расходиться. Лишь Северная еще долго смотрела на покойного.
Или...Бредбери:
и я сегодня вовсе не умираю. Никто никогда не умирает, если у него есть дети и внуки. Я еще очень долго буду жить.
Часто говорят, что жив - в тебе. Нет, не то совсем. Жив - с тобой.
У Бредбери тут, кстати, много версий.
Несмотря на то, что это книга о детях. Я все-таки хочу думать, что о детях.
Только все равно щемяще-грустно, когда я читаю эти описания. Здесь почему-то много умирают. И каждый раз тогда, когда все уже прожито и незачем больше жить. Не считая того случая, когда убили девушку.
Бредбери словно подманивает: подойди, посмотри, это же не страшно, это не больно. Когда читаю, я действительно верю, что это не страшно и не больно, что можно и подойти. И когда настанет час Х - я не буду бояться. Или когда рядом кто-то другой...
Да дело даже не в смерти как таковой. дело в осознании того, что уже никогда или что "я так и не...". И, может, за допущенные ошибки. За то, что ты не успел сделать. А еще, еще - это очень важно - за планы. Планы! Их я тоже теперь не люблю.
Давай планировать! Давай: покупку весной машины, поездку в сад, расчет вместимости кресла в авто или, может, ремонт дома? Все это не сбудется тогда, когда нет человека, с которым ты планировал. Ты можешь сделать без него, но это будут другие, совершенно другие планы. А те... куда деваются те? Туда же, с человеком - в Лету, в небытие?
И шлюха-память, которая не помнит, потому что не запоминала, потому что казалось неважным... Хотя, мне кажется,в последний год уже планов и не было особенно.
Или вот еще, отрывок из СИДа второго:
- Я не останусь с покойником на всю ночь одна, мне страшно!
- А ему-то как страшно, - почти беззвучно сказала Северная, но ее услышали. Услышали все. Они посмотрели на нее исподлобья, будто украдкой. Девушка же, не отрываясь, смотрела на мертвого.
Д.1 тоже смотрела на него. Но уже без ужаса в глазах, без страха, робко. Короткая фраза словно перевернула весь мир, перевернула ее саму. «А ему-то как страшно». Там, в неизвестности, в темноте, одному в одном большом доме, без надежды снова с кем-нибудь заговорить. В полном одиночестве, в доме, которому уже не стать своим. Брошенному или даже хуже: от него сбежали, его боятся, хоть он и не монстр, он не убийца. Он просто умер.
- Я…Я останусь, - глухо выдавила она. Остальные облегченно вздохнули и стали расходиться. Лишь Северная еще долго смотрела на покойного.
Или...Бредбери:
и я сегодня вовсе не умираю. Никто никогда не умирает, если у него есть дети и внуки. Я еще очень долго буду жить.
Часто говорят, что жив - в тебе. Нет, не то совсем. Жив - с тобой.
У Бредбери тут, кстати, много версий.
Несмотря на то, что это книга о детях. Я все-таки хочу думать, что о детях.